Еще в начале 20-х годов за счет имущества зажиточных сельчан беднота организовала коммуну, память о которой до сих пор хранится у местных жителей. Расположилась она в верховьях Шуши, за изгибом ее старицы. Но дальше митингов да отдельных попыток начать хозяйство дело не пошло, и коммунары разбежались.
Н. Голдырева-Афанасенко, родившаяся в Тагашете, вспоминает о том страшном времени, когда ее семью раскулачили: "Младших детей было четверо, брат был женат, его супруга работала в колхозе. Была у нас корова, три овечки, пять гусей, пятнадцать куриц. И вот пришли к нам представители сельского совета во главе с председателем Некрасовым. Забрали все вещи, вплоть до постели. Из погреба вытащили кадки с солониной. Было это в апреле, мы сидели на подоконниках и плакали о корове, которая недавно только растелилась. Всю животину увели. На следующий день нас из дома выгнали, председатель Некрасов вселил в наш дом свояченицу Мамкаеву с мужем.
Мы неделю жили в амбаре, но и тут нам житья не стало. Пришлось нам переехать в рядом стоящий выселок Бесь, в колхоз имени Калинина. Тут нас приняли добрые люди, сами они уехали потом в город, а нам оставили дом. В этом дому мы и прожили до мая 1936 года. 10 мая ночью за отцом пришли, арестовали и увели. Я до сих пор помню ту страшную ночь и туманное утро. Когда отца повели, уже начало светать. Мама вывела нас на улицу за ворота, и мы стояли полураздетые. Нам не дали подойти к отцу. Он только успел сказать маме: "Береги, мать, детей!". Был он выше среднего роста, с темно русыми волосами. А когда сидел на дрожках, весь почернел и сжался в комок, стал такой болезненный... Так с тех пор мы ничего и не знаем о дорогом и любимом отце". С этого начинался колхоз "Красный Тагашет".
В стороне от деревни, до сих пор упоминаемое место отселения называется Калинчиками, и лишь малый островок задичавшего кладбища напоминает об исчезнувшем выселке и его жителях. Около 70 глав хозяйств Тагашета коснулись репрессии, а если брать со всеми их домочадцами, то это около 300 человек! (См. http://www.memorial.krsk.ru/...). Возле каждой деревни появлялись подобные выселки "кулаков" и "врагов народа": до чего же нужно быть упорным, чтобы с нуля на новом месте снова отстраиваться и распахивать землю. Но шли чистки, потом грянула война - и сравняло их с землей.
Если заглянуть в архиве в личные дела "кулаков", то почти на каждого можно увидеть не один и не два, а целую подшивку доносов, зачастую безграмотных, кой-как выведенных необыкшей к перу рукой односельчанина. Писали их из страхи и зависти, из соображений идейных и шкурных. Сколько же этих доносов, за которыми высылка или расстрел! Не нам, живущим в воровские времена, судить о том, но мы должны со всей трезвостью посмотреть правде в глаза: со лжи и предательства, всеобщего грабежа и насилия начинался на селе новый советский строй, тем же и кончившийся.
Вся земля стала по своей сути не крестьянской, а государственной. "Государственное крепостничество" достигло своего зенита. До начала 60-х годов колхозники не имели паспортов, пенсий, работа шла за "палочки" - трудодни, по количеству которых начислялась продуктами плата. "Пешками" порой жители Тагашета ходили до Минусинска, чтобы выменять продукты на керосин, соль, ткань. На редких деревенских фотографиях тех лет вместо нарядной Руси бабы и мужики в замызганных фуфайках и телогрейках с усталыми лицами и недвижным тяжелым взглядом. В воронку раскулачивания и репрессий занесло самую крепкую кость, хозяина-землепашца, всех кто имел свое мнение. Мало кто выплыл, а выплывших подъела война. Так начался великий разрыв крестьянина с землей, ставшей государственной, на которой ему отводилась роль сперва подневольного, а позже наемного работника, но никак не хозяина.
С началом механизации сельского хозяйства, дела вроде благого, начался второй этап отчуждения от земли, когда крестьянин стал "сельхозрабочим". И техника вроде стала появляться в Тагашете после военной разрухи, и склады, и гаражи, и дома государством строились, - только все это не принадлежало крестьянину. Оттого с такой легкостью было растащено совхозное добро, и никто не встал на защиту "народного достояния" - так было почти везде и всюду. От ставшей постылой земли и работе на ней бежали в город. А кто оставался, уже работал как придется: чего стараться, если твоя невеликая зарплата не от урожая зависит, а от нормы или рабочего дня.
Помнится всеобщее воровство, помнятся тощие совхозные коровы, которых кормили гнилым сеном из горбатых, уродливо смеченных и пролитых дождем зародов, помнятся поля, на авось вспаханные… Словно затяжная болезнь после советского времени в наши дни перешла в долгую и мучительную смерть. Государство бросило оторванных от земли и отвыкших хозяйствовать на ней людей так же легко, как когда-то с легкостью на заре колхозного строя грабило их хозяйства и пускало в расход хозяина.
Путём раскулачивания и репрессий деревня лишилась не только наиболее состоятельного, но и наиболее передового, предприимчивого и хозяйственного слоя, носителя глубоких многовековых хозяйственно-трудовых навыков и традиций. Ведь так называемый кулак по своей сути представлял собой продукт экономической селекции, наиболее удачливый и предприимчивый хозяин своей земли. И вышел этот хозяин до остатка, был выбит ради послушного советского работника, за невеликую плату готового работать на государство и уже не могущего обойтись без него. Остались механизаторы, наемные сельхозрабочие, и нюхом не нюхавшие, что значит иметь свою землю и обрабатывать ее. Даже когда годами не платили денег, тагашетские мужики предпочитали начать пить, чем пытаться развернуть свое хозяйство.Все было ожидание, что, может, обойдется, и будет зарплата. Потом долго ждали барина-фермера, который приедет и всех возьмет к себе на работу. В конце концов все было пущено на слом. Земля, ставшая свободной, оказалась никому не нужной. И сколько горечи в словах певца этой земли В. Астафьева: "Это вот и есть смысл всей человеческой трагедии, это и есть главное преступление человека против себя, то есть уничтожение хлебного поля, сотворение которого началось миллионы лет назад с единого зёрнышка и двигало разум человека, формировало его душу и нравственность, и большевики, начавшие свой путь с отнимания и уничтожения хлебного поля и его творца, - есть самые главные преступники".
Умирает деревня. Опустошенная и разоренная до края, в нищете и безвестии перестает быть. Ушли старожилы, разорваны родовые связи, оставлена земля и забыто небо. Земля и вера отцов не нужны сыновьям. Лишь протяжное веянье осенних ветров как голодный бег бесприютной волчьей стаи раскинулось над непахаными полями. Исчезает не просто "населенный пункт", обрывается многотысячелетняя нить, иссыхает река жизни, струившаяся в преемстве поколений. Прежняя крестьянская Россия с ее верой, ее бытом и укладом, сказками, рушниками и резными наличниками, песнями и преданиями уходит безвозвратно. Из всего этого богатства ничего или почти ничего не задержалось в нас, современниках этой трагедии. Никто не знает ни веры предков, ни песен их, ни всего того, что называется народным, кроме разве что заборной и нечистой матершинины.
Не стоит валить все на власть, коли пастухи и комбайнеры из народа возглавляли его. Частенько она смотрела на мужика татарином-ордынцем, взимая дань хлебом и кровью, хоть и была она от плоти его, да только забывавшая это родство. Беда случилось в тот момент, когда подмят он был своей "народной" безбожной властью, отступая от веры и отдавая землю. Во всеобщем безумии было и отречение, и падение, уход в татарский подневольный полон.
Земля остается землей, рождающей хлеб, а человек человеком, живущем в нужде об этом хлебе. И эта нужда поздно или рано заставит вернуться на землю. Только будет ли это русский народ? В 2007 году рядом с Тагашетом, на луговине, которую никогда не распахивали допреж того, стали трудиться завезенные китайцы, поднимая целинную землю, в грязи, живя в дощатых бараках, готовые в них зимовать... Тогда жители поднялись всем миром, китайцев выселили, и с тех пор никто землю не трогает. Китайцы и таджики имеют сегодня упорство в труде и волю к жизни более нас. Над этим стоит задуматься.
Не 90-е годы стали причиной массового пьянства и развала в стране, гибели деревни, не некий непонятный "кризис ценностей". Причины лежат куда глубже. Слово "кризис" в переводе с древнегреческого означает "суд". Наше время стало судом истории, явным, публичным судом, на котором была явлена правда и ложь о тех временах и о нас с вами, ныне живущих. Нельзя построить счастья и благоденствия, которое не кончится крахом, на насилии и грабеже, на костях и крови народа. Начавшееся с грабежа, грабежом закончилось. И колхозный строй более всего в этом отношении показателен.Суд истории не есть фигура речи. Это суд наших предков, из рода в род обживавших эту землю, возделывавших ее и хранивших в непрестанном труде, защищавших в ратном подвиге до крови и смерти. Земля наша есть земля всего рода человеча, земля отцов, ими освоенная и переданная нам, и мы не вышли из небытия, но являемся представителями его и продолжателями. И в нас род осуждается или оправдывается, ибо мы его плод. На словах говоря "ничто не забыто", делами мы отрекаемся этих слов. И труд, и пот, и кровь наших предков помним ли мы? Обезлюживают те земли, за которые они умирали, покрываются лесом поля, ими раскорчеванные и распаханные.
Наше отсутствие воли к жизни, безверие и беспамятство похожи на предательство и дезертирство с занятых ими рубежей. Если у Бога все живы, то какими глазами сейчас наши предки взирают на нас. Мы оторваны от земли, ибо не возделываем ее, мы оторваны от неба, ибо не верим в Бога, мы оторваны от своего рода, ибо не продолжаем его дел и не помним даже имен, оставляя после себя одного-двух детей, а остальных вычищая в абортарии. Слишком много выпало на весь безумный 20 век разрывов и отречений. Лишь в возвращении к труду на земле, благодатном, хранящем человека телесно и духовно, мы можем войти в родовое единство, единство народно-общинное, трудом и молитвой съединяя землю и небо.
Как тут не привести слов В. Астафьева: "И когда воскреснет хлебное поле, воскреснет и человек, а, воскреснув, он проклянет на веки вечные тех, кто хотел приучить его с помощью оружия, кровопролития, идейного кривляния, словесного обмана добывать хлеб... Боже Милостливый, Спаситель наш, вразуми человека, разожми его руку, стиснувшуюся в кулак, рука эта создана для приветствия и труда, как хлебное поле, сотворено им для жизни и счастья… О хлебное поле, о горе горькое, как ты сейчас похоже на отчизну свою, Россию..,- ведь ничего ж на крови и на слезах, даже коммунизма, не прорастает, всему доброму нужна чистая, любовно ухоженная земля, чистый снег, чистый дождь, да Божья молитва…. Ничто так не постоянно, ничто так не нужно землянину, как хлебное поле. Кто, почему, зачем нарушил естественный ход природы? Зачем межа бурьяна и злобы, ненависти и бесчеловечности проросла, разъединила нас? Хлебопашцы всех земель всегда понимали и поймут друг друга, но пашенный труд - достойный разума, и труд этот освящен вечностью".
Послесловие
Не ради сведения идеологических счетов, обличения или очернительства писал я эту статью. Нужно понять истоки сегодняшней трагедии деревни, заключающихся в отрыве от своих корней, от родового единства, которое выражается не только в единстве крови, но прежде всего в единстве веры и труда по созиданию жизни на этой земле. Моя деревня, в которой родился я и вырос, моя малая родина, где могилы моих родных, умирает в нищете и пьянстве.
Предки мои насколько хватает родовой памяти, из крестьян. Но что я могу сказать о своем ныне разбитом и разметанном роде, забывшем о земле и небе? Боль за свою землю испытывает каждый, кто видит эту разруху и безнадежность в местах, дорогих и близких его сердцу. Сегодня таких деревень тысячи. Само слово "деревенский" стало звучать уничижительно как характеристика чего-то хамского, невежественного и неопрятного. Продолжается исход из деревни в "цивилизацию", "культуру" и "благоустроенность". Но как сердцу принять и поверить, что есть что-то выше труда хлебопашца на земле, что какая-нибудь офисная работа нравственнее, необходимее и чище его?Невозможно поверить, что наше великое народное прошлое было напрасным, и мы и дальше будем вымирать в пьяном похабном мороке, в бездействии, что ждет нас незавидная участь ушедших в историческое небытие народов. Россия как после затяжного кровавого погрома татар разбита и разобщена. Но как тогда возрождение и созидание началось с подвига святости преп. Сергия Радонежского, так и сегодня нас ждет подвиг святости и нравственного исправления, очищения от скверны безверия и праздности. Из тех времен взывают к нам предки-русичи, князья, вои и пахари: "Не срамите земли Русской! Вставайте все на великое собирание ее, как на битву - трудом и молитвой! Поднимайте землю! Без страха принимайте бой! С нами Бог и правда Его!"
Диакон Олег Курзаков
Выполняется отправка...